— Перестань! — рассердилась фрау Нэгельсбах. — Ты уже которую неделю это твердишь. До сих пор не можешь переварить свой уход на пенсию? Выбрось из головы! Займись делом, дай этому бедолаге и своим друзьям какой-нибудь полезный совет. Ты был хорошим полицейским, я всегда гордилась тобой и хочу гордиться впредь.
Вмешался Филипп:
— Я его понимаю. Этот мир стал чужим и для меня тоже. Точно не знаю, что в этом виновато, конец холодной войны, капитализм, глобализация, Интернет или падение нравов. — Видимо, я смотрел на него ошарашенно. Он сохранял невозмутимость. — Ты считаешь, что мораль — это не моя тема? Но даже если я и любил уйму женщин, это совсем не значит, что у меня нет морали. К тому же там, где отмываются деньги, женщин используют в корыстных целях. Нет, я не готов без борьбы отдать свой мир, надеюсь, вы тоже.
Я удивленно переводил взгляд с одного на другого.
Фрау Нэгельсбах покачала головой:
— Без борьбы? Не стоит доказывать миру, что вам еще рано на свалку. Что вы еще дадите молодежи сто очков вперед. Лучше позвоните в полицию и позаботьтесь о том, чтобы они не спугнули Самарина. Руди, ты же знаком с нужными людьми. Если Самарин поймет, что игра окончена, он не нанесет вреда детям. Не настолько же он сумасшедший.
— Я тоже так думаю, но уверенности… да, уверенности у меня нет. А у вас? Мысль о том, что игра окончена, может вернуть человеку здравый смысл, а может ввергнуть в пучину безрассудства. Я еще ни разу не видел, чтобы Самарин вышел из себя. Но недавно он был близок к этому, так что боюсь, если он на самом деле сорвется, то будет способен на все.
— Не сомневайтесь, он может сорваться. Может убить. Нет, никакой полиции. Большое вам спасибо, но я… — Велькер встал.
— Сядьте на место. Мы должны использовать подручные средства: врача, машину «скорой помощи»…
Филипп кивнул.
— …полицейского в форме…
Нэгельсбах засмеялся:
— Если я в нее влезу! Не надевал вот уже несколько лет.
— …и выбор места. Господин Велькер, сумеете ли вы изобразить по телефону такую панику, чтобы он испугался и решил, что лучше встретиться с вами там, где вы скажете, чем идти на риск: вдруг у вас сдадут нервы. Справитесь?
Филипп усмехнулся:
— Не беспокойся. Я его подготовлю.
— У водонапорной башни.
Вместо водонапорной башни Нэгельсбах поставил в центр стола пепельницу, перед ней вместо Кайзер-ринга положил газету и начал показывать авторучкой.
— Естественно, Самарин расставит своих людей вокруг башни. Если у него найдется четыре машины, они будут ждать у каждой из четырех дорог, ведущих от башни. Но он не сможет посадить в машины всех своих людей, и когда он…
Нэгельсбах планировал, давал пояснения, отвечал на вопросы, обдумывал полученные возражения, и операция постепенно вырисовывалась. Фрау Нэгельсбах смотрела на мужа с гордостью. Я тоже гордился своими друзьями. Насколько спокойно, сосредоточенно и деловито уточнял детали Филипп! Значит, вот как он разрабатывает план хирургической операции? Так же готовит членов своей команды к выполнению отведенных им задач, как сейчас готовил Велькера к телефонному разговору? Уговаривал, допрашивал, насмехался, успокаивал, давил и через некоторое время довел до того, что во время телефонного разговора с Грегором он действительно был на грани нервного срыва.
Самарин согласился на встречу в пять часов у водонапорной башни.
«Никакой полиции! Мы все обговорим, ты по сотовому пообщаешься с детьми, а потом мы вместе вернемся в Шветцинген».
Если бы все зависело от желания, я бы жил в круглой башне одного из двух каменных домов, что на углу Фридрихплац и Аугустен-анлаге. Вместо того чтобы торчать возле водонапорной башни, где, по сути дела, от меня и пользы-то никакой, я бы поставил на террасе шезлонг, взял бы цейссовский бинокль, доставшийся мне по наследству от отца, и наблюдал бы за разворачивающимися событиями сверху. Велькер пришел задолго до пяти, кружил возле башни, заглядывал в пустые резервуары и крутил головой, смотря то на «Розенгартен», то на Кунстхалле. Ему было не по себе: сперва он скрестил руки на груди, как будто стараясь унять дрожь, потом то и дело срывался с места и мчался куда-то, а если останавливался, то нервно переминался с ноги на ногу. Одетый в полицейскую форму Нэгельсбах сидел на скамейке, поза у него была расслабленная. С ним рядом сидела его жена. Наверное, сверху в зону моего обзора попали бы и все подручные Самарина. Возле автобусной остановки у Кайзер-ринга я приметил синий «мерседес» — в салоне был один человек на водительском сиденье. Остальных молодчиков не было видно. Самарина я тоже не видел, пока он не показался на дорожке, направляясь к Велькеру со стороны Кайзер-ринга. Он приближался тяжелым, твердым шагом человека, которого никто и ничто не может остановить или сбить с намеченного пути. Вероятно, он сделал круг и убедился, что все спокойно. Если бы Велькер подключил полицию, их специалисты навряд ли посадили бы на месте встречи полицейского в форме и с женщиной. И моего присутствия на месте встречи они бы тоже не потерпели. Самарин обвел башню внимательным взглядом, покачал головой и молча усмехнулся. После телефонного разговора я забыл спросить Велькера, что сказал Самарин и что он ему ответил. Они разговаривали совсем недолго. Мы распланировали все по минутам.
«Скорая» стояла на Кунстштрассе. Как только загорелся зеленый свет, она пересекла Кайзер-ринг, объехала вокруг фонтана перед башней и, остановившись в нескольких метрах от Велькера с Самариным, включила мигалку и сирену. Самарин растерялся, посмотрел на «скорую», из которой спереди выскочил Филипп, а сзади Фюрузан и ее приятельница в сестринских халатах, обернулся, увидел соскользнувшую со скамейки и лежащую на земле фрау Нэгельсбах и успокоился — в тот же момент Филипп положил руку ему на плечо и вколол в предплечье иглу. Самарин пошатнулся — со стороны казалось, что Филипп схватил его за руку, чтобы поддержать, — и свалился на носилки, на которых в мгновение ока был переправлен в «скорую». Сестрички закрыли двери изнутри, Филипп быстро сел за руль, «скорая» вылетела на Фридрих-ринг и тут же скрылась из виду. Нэгельсбах суетился вокруг жены, которая наслаждалась своей ролью и никак не хотела приходить в себя, — она встала лишь после того, как звук сирены затих вдали. Нэгельсбах отвел ее на стоянку такси у «Дойче-банка». Через минуту все было кончено.